Фееричное — лирическая история

«Через двенадцать с половиной минут я умру».

Эта мысль не вызывала у Стивена страха или напряжения. Просто констатация факта. Он находился уже в той стадии нервного истощения, когда бояться или дёргаться из-за чего бы то ни было не получается при всём желании.

Почему именно через двенадцать с половиной… нет, уже просто через двенадцать минут?

Потому что ровно столько осталось до того момента, как зайдёт солнце. Так написано в календаре на сегодняшний день, и нет смысла не верить солидному печатному изданию.

Конечно, жизнь Стивена не закончится ровно в миг угасания светила. Потребуется ещё не меньше пяти или даже десяти минут, чтобы выкинуть тело из коляски и доползти до края крыши. Но это уже не стоящие внимания мелочи.

Просто ещё немного времени, которое придётся потратить на то, чтобы дышать и шевелиться.

А пока можно смотреть на заходящее солнце, на окна многоэтажек, в которых дрожит красноватое расплавленное золото, на блёкло-синее небо. Смотреть, слушать, как шуршит ветер, как вторит этому шуршанию неумолчный гул городских улиц. Почти тишина. Прекрасная тишина, не нарушаемая людскими голосами.

Стивен пошевелился, и от этого одеяло, укрывавшее его ноги, поползло вниз. Стивен не стал натягивать его обратно.

Случись это в палате, к нему бы уже кто-нибудь подскочил и заботливо укутал мосластые коленки и ледяные бёдра. Как будто бесчувственные неподвижные ноги Стивена внезапно станут тёплыми, если их замотать в кусок ткани. Или это такой неумело замаскированный способ отвлечь его от созерцания почти мёртвых нижних конечностей? Да зачем так стараться, если даже не видя этих бесполезных подпорок, Стивен постоянно помнит о том, что они бесполезны? Что они его предали, что собственное тело стало его врагом номер один, пожизненным стопором на пути к любой мечте, причиной, чтобы расхотеть жить?

Скорее всего, такие сложные измышления приходят в голову только самому Стивену. Те, кто постоянно толчётся рядом с ним, ни о чём подобном не думают, а просто видят сползшее одеяло и спешат поправить. Для них же не составляет никакого труда заметить и подойти.

Подойти.

Просто сделать два, три, двадцать, тридцать шагов. Не ощущая ровным счётом ничего особенного, не задумываясь над тем, как это здорово, как это необыкновенно — просто делать шаги.

Просто идти туда, куда хочется.

Просто идти.

Шесть минут пятьдесят секунд. Осталось уже совсем недолго ждать.

Можно передумать. Развернуть инвалидное кресло, вытащить из ручки чердачной двери металлический прут. Заехать в лифт и нажать кнопку с цифрой «пять». Вернуться в палату. Выпить стакан горячего молока. Улыбнуться навстречу… кто там сегодня по расписанию с ним ночует? Мама? Сестра? Нет, сегодня, кажется, очередь деда. Это значит, что предстоит не спать как минимум до полуночи, опять на них будут ворчать ночные медсёстры, но дед всё равно уговорит их не выключать свет в палате, пока они со Стивеном не доиграют партию в шахматы…

Уговорил бы. Если бы Стивен дождался деда в палате.

Но Стивена нет в осточертевшей до безумия комнате с бледно-зелёными стенами и белым потолком. В которой стол и тумбочка завалены книгами, блокнотами, карандашами и ручками, на спинках стульев висит одежда — на первый взгляд уже и не палата в реабилитационном центре, а обычная спальня обычного человека. Умного и совсем ещё молодого человека, который чередует чтение Шопенгауэра с перелистыванием музыкальных журналов. Обычного студента гуманитарного колледжа, кропающего стихи на философские темы и прячущего тетрадку под матрасом.

Безнадёжно отставшего от жизни из-за того, что ему уже полгода как запрещено пользоваться телефоном и компьютером — у Стивена вшита прямиком в спинной мозг какая-то сложная электронная хрень, заставляющая частично парализованное тело дышать и переваривать пищу.

По привычке называющего себя «он», хотя его первичный половой признак уже не более чем сливной шланг для удаления переработанных жидкостей.

Несостоявшегося путешественника, ловца жемчуга, танцора-стриптизёра, пешехода или водителя, мойщика машин или «белого воротничка» из Сити, а может, рок-музыканта, страстного любовника, запойного пьяницу или прогремевшего на весь мир гения.

Стивен уже не станет никем из этих людей.

Не станет, даже если согласится на ещё десяток операций, накачает себе мышцы на руках до размера боксёрских перчаток, перечитает все книги из центральной городской библиотеки. Не станет!

Почему сейчас, когда он не может ходить, открылось столько дорог, по которым хочется идти? Идти, переставляя ноги одну за другой — правая, левая, шаг за шагом. Почему он даже не задумывался об этих дорогах, когда мог ходить? Почему не мечтал об этом?

О чём он вообще мечтал?

А о чём мечтают в неполные двадцать?

Вырваться из школы. Поступить в колледж. Переехать из родительского дома в кампус. Купить машину, какую-нибудь не новую, подержанную, но совсем-совсем свою. Познакомиться с классной девчонкой, и пусть она будет не только красивой, но и умной.

Все эти мечты Стивена сбылись.

Только вот красивая и умная девчонка, которая попала в аварию вместе со Стивеном на его не новом, но вполне приличном белом «Форде» и отделалась сломанной рукой, больше не приходит в реабилитационный центр. Стивен ей сам предложил расстаться, хотя она настаивала на продолжении общения.

Теперь уже только общения.

К чёрту. Зачем? За-чем?

Он устал. От профессионально-бодрого тона врачей, от жалостливых и брезгливых взглядов незнакомых людей, от маминой ненавязчивой нежности, добродушного пофигизма деда и рассказов сестры о её школьных буднях. От всего.

Он устал спать по ночам и видеть сны, в которых он снова может ходить — и просыпаться утром, осознавая, что всё осталось по-прежнему. Авария произошла, у него перебит позвоночник и парализованы обе ноги. И он не может встать с кровати — удобной, многофункциональной, с кучей приспособлений, облегчающих жизнь наполовину овощу — не может самостоятельно добраться до ванной и умыться, не может подойти к окну, чтобы опустить жалюзи… ничего он не может больше, ничего!

Две минуты.

От солнечного диска осталась румяная горбушка. Странный цвет у неба — перемешано синее с оранжевым. Будто где-то далеко полыхает огромный пожар.

Птицы в небе кажутся ленточками сажи. Угольно-чёрный штрих-код — какими цифрами обозначается свобода от земного притяжения?

Стивен скоро узнает об этом. Через… минуту и сорок секунд.

— Привет.

Голос, неожиданно раздавшийся за спиной, оглушил сродни пресловутым иерихонским трубам. Стивен чуть не подавился воздухом и прижал руку к груди, успокаивая сорвавшееся в галоп сердце.

— Красиво, да?

Говоривший подошёл и встал рядом, с правой стороны от инвалидного кресла Стивена.

Кажется, его зовут Бен.

У него тоже что-то с позвоночником, но он может ходить.

А ещё он постоянно либо висит на телефоне, либо таращится в свой планшет, поэтому Стивен старается держаться от него на расстоянии. Впрочем, как от всех людей, у которых в руках разнообразные гаджеты. Хорошо, что в центре реабилитации подобное не приветствуется, родные Стивена уже вообще привыкли обходиться без сотовых, хотя сестра поначалу впадала в настоящую депрессию, оставляя телефон на ресепшене.

Старался. Стивен старался держаться от соседа по этажу подальше. В прошлой жизни, которая закончится…

Прямо сейчас.

Кстати, а как этот Бен попал на крышу? Стивен же надёжно зафиксировал дверь железякой.

Оглянуться на дверь Стивен не успел. Потому что стоявший рядом Бен так же неожиданно, как появился, несколькими быстрыми шагами добрался до края крыши, уселся на парапет и просунул голову в дыру защитной сетки.

В ту самую дыру, через которую Стивен собирался падать с крыши.

— Шикарный вид, да?

Стивен успел только открыть рот, чтобы сказать что-то типа «Осторожнее!» или «Какого чёрта!», как налетел ветер. Не тот осторожный ветерок, что мгновение назад мирно шуршал по крыше, создавая уютный фон псевдотишины мегаполиса, а настоящий, внезапно ворвавшийся в построенный людьми муравейник откуда-то с бескрайних вольных просторов.

Тот ветер, который слыхом не слыхивал о преградах и потому не видел ничего невозможного в том, чтобы походя столкнуть их со своего пути.

Резким ассонансным аккордом взвыли многочисленные провода на крыше. Чёрных птиц в оранжево-синем небе разметало в разные стороны и поволокло за горизонт.

Нарушитель планов Стивена по завершению бренного существования покачнулся, попытался ухватиться руками за ячейки металлической сетки, не преуспел и перевалился через парапет — спиной вперёд.

Рывок на коляске до края крыши занял пару секунд. Ещё столько же ушло на то, чтобы уцепиться за подлокотники и выбросить тело на парапет. Острый край ограждения врезался в бёдра, и Стивен впервые порадовался, что его ноги ничего не чувствуют — а то бы, наверное, взвыл от боли.

Для чего он так рванул? Для того, чтобы полюбоваться на размазанное по асфальту переломанное тело?

Оказывается, нет. До размазывания по асфальту Бену оставалось ещё какое-то время. Ровно столько, сколько понадобится содружеству штормового ветра и земного притяжения, чтобы спихнуть его с толстой железной трубы, торчащей из стены прямо под дырой в защитной сетке.

— Руку! Руку давай!

— Ты меня не удержишь!

— Руку давай, говорю!

Стивен не предполагал, что его натренированным за полгода рукам придётся поднимать что-то ещё, кроме собственного неуклюжего тела. Поднимать, вытягивать, тащить, каменея от напряжения и не позволяя холодным влажным пальцам выскальзывать из ладоней.

Ветер стих так же внезапно, как налетел. Солнце утонуло за горизонтом. Над городом повисло рыжее зарево — одновременно повсюду зажглось уличное освещение.

Вытянутый обратно на крышу Бен рухнул на Стивена, придавив его ничего не чувствующие ноги.

Несколько мгновений — а может, лет — царила вязкая тишина, которую нарушало лишь их слитное хриплое дыхание. А потом в эту тишину вдруг ворвался совершенно неуместный звук.

Стивен приподнялся на локтях, одновременно пытаясь отпихнуть от себя всё ещё придавливающего его ноги Бена. Но тот не отпихивался, а продолжал лежать и хихикать — всё громче и громче.

Наверное, это истерика. Запоздалая реакция на страх. В таких случаях надо как-то переключить внимание человека, чтобы не начался настоящий истерический припадок.

Стивен не придумал ничего лучшего, чем классическая пощёчина.

Голова Бена мотнулась в сторону так легко, будто у него в шее были не позвонки, а хорошо смазанные шарниры. Хихиканье резко прекратилось. А потом Бен перехватил руку Стивена и прижался губами к ладони.

Это было настолько неожиданно и странно, что Стивен не сразу отдёрнул руку. И не сразу понял, что происходит, когда губы Бена прикоснулись к его губам.

— Какого чёрта…

— Подожди, не надо меня больше бить по лицу! У тебя мощный удар, чуть мозги через уши не вытекли! Я сейчас всё объясню, просто послушай, ладно?

Наверное, было бы лучше, если бы чёртов Бен наконец-то встал на ноги и помог Стивену взобраться на инвалидное кресло. Но тот и не думал вставать, наоборот, расположился со всеми удобствами, заставив Стивена распластаться на шершавом бетоне.

— Я до ужаса, просто до тошноты боюсь высоты. Понимаешь? Я сорвался с пятнадцатого этажа… три года назад.

— Спрыгнул?

— Нет, случайно. Я промышленный альпинист… был. Трос порвался.

— И что дальше?

— Я не разбился. Зацепился за уцелевший трос, скользил по нему вниз четыре этажа, потом смог в окно запрыгнуть. Открытое было на моё счастье. С позвоночником с тех пор просто беда, всё вывихнуто. Поэтому отлёживаю тут по паре месяцев каждую весну-осень.

— Ясно.

— Понимаешь, я хочу вернуть себе свою жизнь. Я же раньше не боялся высоты, наоборот, любил, просто обожал! А сейчас…

— Что-то я не заметил, чтобы ты прямо так сильно боялся. Спокойно уселся на самом краю, даже руками не держался.

— Потому что был не один.

— Я же инвалид. То, что я успел тебя вытащить — случайность. Если бы там не было этой трубы…

— Я знал, что она есть. Я сюда каждый день прихожу. Каждый чёртов день, который здесь торчу, в этом центре… вот уже третий год.

— Так ты специально упал?!

— Нет. Это случайность.

— И… что?

— А ты меня вытащил.

— И что?

— Не знаю. Я упал. Ты меня вытащил.

— А целоваться зачем?

— У меня была девушка. Мы расстались… после того, как я сорвался. Я ей даже признаться толком не успел, что она мне нравится. Хотел, чтобы она запомнила на всю жизнь! Знаешь, что придумал? Что позову её на свидание на крышу! На самое высокое здание, куда только можно будет пробраться. И там поцелую.

— А при чём тут я?!

— Понятия не имею. Но я мечтал оказаться на крыше и поцеловать кого-то. Такая вот дурацкая мечта… но я так сильно об этом мечтал! Даже больше, чем о том, чтобы перестать бояться высоты. Сбылась мечта, короче…

— Слушай, а ты, случайно, не гей?

— Не знаю… Не пробовал. А ты?

— Чего?!

Это было нелепо до такой степени, что не поддавалось никакому разумному объяснению. Это было классно до того, что не хотелось раскладывать всё по полочкам.

Это было так абсурдно-смешно, что Стивен расхохотался во всё горло. И точно так же, до слёз, до икоты хохотал наконец-то сползший с него Бен.

Они валялись на крыше под уже совсем потемневшим, чёрно-синим небом, на котором еле заметно из-за полыхания огней ночного города виднелись мелкие звёзды, и смеялись, смеялись, смеялись — прямо в равнодушно нависающие над землёй небеса.

В распахнутой настежь двери, ведущей на крышу, стоял ещё крепкий на вид старик в накинутом на плечи больничном халате и слушал этот смех.

По щекам старика катились слёзы, но он их даже не замечал.

Его внук смеялся первый раз за полгода. По-настоящему, а не для того, чтобы успокоить показной весёлостью опечаленных родственников. Ну и что, что смех самую малость смахивает на истерический? Это же такая ерунда, просто не стоящая внимания мелочь.

Фееричное (Часть 2)

 — Стивен, может, всё-таки откажешься?

— Мама, не начинай.

— Я просто волнуюсь! А если… а если тебе захочется в туалет?!

— Мама!.. Дед, ну хоть ты ей скажи!

— Мэри, перестань накручивать себя. Всё будет хорошо, Стив большой мальчик и может потерпеть, если никак будет сделать «пи-пи».

— Папа, ты не понимаешь! Ему нельзя терпеть! Стив, сынок, давай всё-таки ты наденешь памперс?

— Ма-ма!

Конечно, было некрасиво так орать и хлопать дверью. Само собой, чувство вины потом вцепится острыми зубами и будет медленно пожирать изнутри, как пресловутый лисёнок юного спартанца. Но надеть памперс! Даже при условии, что ничего не будет заметно под длинной толстовкой! Как мама себе это представляет?!

С другой стороны, конечно же, оказаться вне родного дома, где всё приспособлено под его нужды, и попасть в какую-нибудь неприятную или пикантную ситуацию Стивен не хотел. Но ведь он будет не один. Он же будет с Беном.

После того случая на крыше реабилитационного центра они как-то быстро сдружились. И это при том, что у них практически нет точек соприкосновения. Бен старше, он из совсем другого социального слоя и, при всей романтичности его натуры, он убеждённый прагматик. Бен слышал про Шопенгауэра, но всё время думал, что это композитор. Бен ни разу в жизни не срифмовал и двух слов. Бен даже не пытался поступить в колледж, заявив вырастившей его старшей сестре, что «пусть цифры складывает и дурит людям головы политикой кто-нибудь другой, я-то знаю, что все эти снобы с дипломами звонят в клининговую компанию, когда им надо подтереть зад — сами и этого не умеют. Да-да, Стив, я именно так всё Сондре и сказал!».

Бен умел делать, по мнению Стивена, всё, а чего не умел — не боялся взяться и научиться. За те недели, которые они провели в реабилитационном центре до выписки, Бен разобрал до винтика инвалидную коляску Стивена и собрал обратно — после чего колёса перестали дребезжать при резкой остановке.

А ещё Бен пообещал, что как только устроится на работу — он постоянно менял места работы, пробуя себя всё в новых и новых профессиях — то они со Стивеном непременно пересекутся где-нибудь не в больнице и не у Стивена дома. Хотя мама, дед и сестра ничего не имели против визитов Бена, он им даже понравился. Правда, мама каждый раз немножко морщилась, если Бен слишком громко хохотал или там брякал какую-нибудь сочную двусмысленную фразочку, от которой слишком громко хохотали дед и Стивен.

И вот вчера вечером Бен позвонил, сказал, что устроился работать доставщиком пиццы, у него теперь есть в распоряжении целый мини-фургон со специальной печкой, а в кабине с комфортом может разместиться очень важный в этом деле напарник-навигатор. Когда до Стивена дошло, что на эту роль Бен собирается подписать его, он сначала растерялся. Это как, в смысле, тоже устроиться на работу? Бен невозмутимо поинтересовался, имеет ли Стивен что-то против лишних денег и возможности не сидеть у матери на шее хотя бы частично.

Стивен ничего не имел против. Он прекрасно знал, что все мамины и дедовы доходы тратятся на его лечение, и даже сестра уже заговаривает о том, чтобы забрать из банка часть суммы, отложенной ей на колледж.

По крайней мере, на памперсы Стивен себе будет зарабатывать сам. Тем более что до восстановления в колледже есть ещё несколько месяцев.

***

— Мэри, Джордж, Элис, — Бен по очереди кивнул всем родным Стивена, сгрудившимся за спинкой инвалидного кресла. — Доброе утро. Стив, готов?

— Да, — Стивен постарался сказать это спокойно и твёрдо, но внутри у него всё тряслось. Он первый раз после аварии окажется за стенами их коттеджа без мамы или деда, поедет не на специализированной машине, а в обычном минивэне, и на него будет пялиться куча народа… чёрт, чёрт, чёрт!

— Стив! — оказывается, Бен успел что-то спросить, пока Стивен по-новой погружался в пучину паники, и теперь выжидательно смотрел на него. — Ты что, ещё спишь? Я говорю, лишние две запаски нам ни к чему, правильно?

— Э… ты о чём?

— Да коляска твоя не нужна, говорю! Мы же и так на колёсах! — с этими словами Бен повернулся к Стивену спиной и присел на корточки. — Цепляйся!

Стивен никак не мог сообразить, чего от него хочет Бен. Зато Элис мигом сориентировалась и захлопала в ладоши:

— Давай, Стив, изобрази мартышку!

Стивен неуверенно протянул руки к плечам Бена, но тут же отдёрнул:

— Тебе же нельзя тяжести таскать! У тебя же потом спина будет болеть!

— Если ты свой цыплячий вес считаешь тяжестью, то ты себе крупно льстишь, парень, — Бену надоело ждать, он отклонился назад, схватил Стивена за руки и потянул на себя. — В замок руки сцепи, я тебя под ноги подхвачу.

Элис метнулась к двери, распахивая её настежь. Стивен попытался оглянуться на маму с дедом, но Бен, вставая с корточек, крепко его встряхнул, и Стивен еле успел запрокинуть голову, чтобы не врезаться подбородком Бену в плечо.

— Шагаем, Стив! Держись крепче!

Фееричное (Часть 3)

Оказывается, в огромном городе из стекла и бетона есть тихие улицы с совсем маленькими двухэтажными домами. А рядом с домами растут высоченные деревья, и сейчас, весной, они кажутся опутанными зелёной паутиной — столько на ветках полураскрытых почек с наполовину проклюнувшимися листьями. И по бугристому асфальту тут надо ехать на минимальной скорости — не потому, что асфальт неровный, а чтобы с него успели подняться и отойти на обочину кошки. Солнце уже припекает, и все кошки мегаполиса, кажется, собрались в этом старинном квартале, где редко ездят машины, а во дворах, прямо на земле, стоят блюдечки с молоком и раскрошенным хлебом.

Оказывается, в огромном городе из стекла и бетона живут люди, у которых только утром завершается вчерашний день, и они заказывают пиццу, потому что им некогда готовить что-то самим. Бен возвращается из элитной многоэтажки довольный, с блестящими глазами, и показывает Стивену визитку — пока ждал, когда ему откроют дверь, успел подкрутить разболтавшийся винтик у видеоглазка. У Бена в заднем кармане джинсов всегда лежит старый-престарый перочинный нож с фантастическим набором всяких лезвий, шил и крохотных отвёрток. Хозяин квартиры, новостной ведущий на одной из самых крутых местных радиостанций, предложил Бену заскочить на днях и ещё кое-что по мелочи починить. И щедро отсыпал чаевых, поэтому Бен притормаживает у лотка сосисочника, и они на обратном пути до пиццерии дружно жуют восхитительные, горячие, страшно вредные для желудка хот-доги с горчицей. Теперь Стивен знает, каков на вкус запретный плод. Мама была бы в ужасе от такого нарушения диеты, но ей совсем не обязательно об этом рассказывать. Бен кивает — не обязательно. Совсем.

Вообще, есть много вещей, о которых не надо рассказывать никому из родных. Например, Стивен ни за что не расскажет, как разглядывал девчонку-заправщицу, когда Бен заметил, что надо подлить горючего в бензобак. А девчонка прекрасно видела, что Стивен не сводит с неё глаз. Её это не злило, она несколько раз наклонилась без особой в том нужды, под предлогом затянуть шнурок на кроссовке или заглянуть под днище минивэна — и Стивен сумел оценить грудь, оттягивающую книзу клетчатую рубашку с расстёгнутым воротом. Когда вернулся от терминала Бен, заправщица как раз облизнула розовые губы — и Бен, проследив взгляд уже заметно вспотевшего Стивена, одобрительно хмыкнул.

— Зажёг бы с ней, Стив?

— Издеваешься?

— В смысле?

— В прямом!

Стивен как-то разом ощутил свою ущербность. Как с размаху чугунной плитой прихлопнуло. Он не сможет, как выразился Бен, «зажечь» с понравившейся ему девчонкой. Никогда не сможет. Никогда!

— Эй… — Бен притормозил у светофора, потряс отвернувшегося к окну Стивена за плечо. — Ты же не ханжа, а?

— Что? — самый неожиданный вопрос, который только можно было услышать! Стивен даже забыл, что надо страдать и обижаться на чёрствость друга. — В смысле?

— В прямом! Зажечь с девушкой можно по-всякому, у тебя же руки не парализованы. И язык не отвалился, — в сочетании с многозначительным подмигиванием всё это прозвучало настолько пошло, что фантазия Стивена махом заработала на полную катушку.

Бен искоса поглядывал на Стивена, ловко выворачивая руль, и ухмылялся.

— Эй, Стив, ни разу ничего такого не делал, что ли?

— А если нет, то что?

— Так самое время начать! Вот погоди, получим первую зарплату, познакомлю тебя кое с кем.

— Я не хочу!

— Так и не надо, не хоти дальше. Это ж так, для общего развития.

И Бен снова так смешно задвигал бровями, что Стивен не выдержал и рассмеялся.

— Ладно, познакомь.

— Договорились.

Фееричное (Часть 4)

— Давай, Стив, хватайся. Не так сильно, задушишь!

Дверь служебного входа в пиццерию открывается внутрь, Бен пинает её ногой. На Стивена обрушивается лавина горячего воздуха и разноголосый гам — большое помещение с печами и плитами заполнено людьми в белых форменных куртках и колпаках. Чем-то смахивает на больницу, Стивен морщится от неприятной ассоциации.

— Бен! Эй, Бен! Сюда!

Узкий коридорчик — мимо кухни в такую же узкую, похожую на тубус для чертежей комнатку. В комнате несколько разномастных стульев, шаткий стол. И двое людей — один, худой и темноволосый, сидит за столом, другой, с устрашающими габаритами — тот, который махал Бену рукой, приглашая в эту каморку — стоит у окна. Стивен таращит глаза — такие странные люди, совсем не вписываются в здешний антураж.

— Питер, — первым протягивает мощную ручищу здоровяк в синей бандане. Белая поварская куртка ему совершенно не подходит, куда уместнее смотрелась бы косуха. — А ты Стив, Бен про тебя рассказывал.

— Для друга Бена я Абу, — какой-то дефект речи или акцент превращают знакомые слова в странно-тягучее наречие. Чёрные, под стать волосам, глаза смотрят внимательно и цепко. — Моё полное имя Абуксигун, но вряд ли ты выговоришь его, бледнолицый.

Стивен зависает, не зная, что ответить, и в этот момент Бен начинает ржать. Следом разражаются хохотом здоровяк Питер и явно потомок каких-то индейских племён со странным именем Абу.

— Стив, не делай такое лицо! Они всегда так подшучивают над новыми знакомыми. Питер и Абу — мои друзья, а ещё они главные боссы здесь, только об этом мало кто знает. Потом покажу тебе, кого тут считают хозяином.

— Как тебе работается? — Питер с Беном куда-то уходят, Абу бесцеремонно разглядывает Стивена, от чего тот начинает нервно ёрзать на стуле.

— Ну… всё здорово, спасибо.

— Бен сказал, ты попал в аварию. Как это произошло?

Стивен поначалу мнётся, но потом неожиданно для себя увлекается описанием того, что случилось с ним и что он при этом чувствовал. Почему-то Стивену сейчас не больно вспоминать даже мелкие подробности — может быть, дело в том, что Абу смотрит на него спокойно, без жалости во взгляде, и переспрашивает по-деловому, будто составляет протокол.

— Ты был сам виноват, Стив.

— Да знаю…

— Тебе дали время, чтобы ты посидел и подумал, тот ли это путь, по которому ты должен идти.

— Э…

— Настанет тот день, когда ты поймёшь, какая дорога верна, и тогда твои ноги оживут.

Стивену кажется, что в самой глубине чёрных глаз мерцает какой-то странный огонёк. Да ну, бред! Но слова, сказанные Абу, всё ещё продолжают звучать у него в ушах, хотя сам индеец уже отвернулся и смотрит в окно.

— Абу, не пугай мальчика своей эзотерикой! — Питер ставит прямо перед носом Стивена большую чашку. Над чашкой поднимается пар. — У него же прямо сейчас третий глаз прорежется, где-нибудь на затылке!

Снова все смеются, и Стивен вместе со всеми. В чашке — куриный бульон, а на придвинутой Беном тарелке — кусок пиццы.

— Вкусно? — Питер расплывается в улыбке, когда Стивен кивает. — Абу, ты проиграл!

— Всё равно я считаю, что добавлять в пиццу с куриным мясом перец чили не стоило.

— Да что б ты понимал!

Стивену от сытости и накопившейся за полдня усталости трудно следить за разговором. Глаза закрываются сами собой.

— Стив, не спи! Пит, дай ключ.

— Держи.

Бен опять куда-то тащит Стивена, и тот понимает, где очутился, только когда его звенящее от усталости тела ставят более-менее прямо перед унитазом.

— Давай, делай свои дела. Только целься получше, Абу чистоплотный, как кот, капнешь мимо — вместо колбасы в пиццу покрошит.

Стивен не чувствует никакого стыда, расстёгивая джинсы. Бен держит его под мышки и комментирует увиденное.

— Бен, так ты реально гей?

— Да я ж тебе уже сказал — не пробовал! А что?

— Уж больно пристально разглядываешь!

— Так первый раз вижу парализованный член, у кого бы ещё разглядел?

Это смешно. Это так смешно, что пара капель всё-таки пролетает мимо унитаза.

Бен держит Стивена под мышки, пока тот затирает следы преступления салфеткой и моет руки.

Намного проще, даже чем с дедом. В миллион раз всё проще.

Фееричное (Часть 5)

— Почему, Бен? Ещё же только полдень!

— Тебе хватит для первого дня работы, — Бен уже привычно присаживается на корточки. — Завтра у нас ночная смена, выспись с запасом.

Бен не усаживает Стивена в инвалидную коляску, так и доносит на спине до кровати. Уже засыпая, Стивен чувствует мамины руки — она стягивает с него толстовку и джинсы, гладит по голове. Потом тихонько целует в щёку, и Стивен улыбается.

Завтра он увидит ночной город — не из окна их дома и не с крыши реабилитационного центра, а через окна ярко-жёлтого мини-фургона. Почему Питер и Абу, владея довольно большой пиццерией, не хотят себя афишировать в качестве владельцев? Как можно «зажечь с девчонкой», если у тебя есть для этого только руки и язык?

Что имел в виду Абу, когда говорил про «правильный путь»? И как понять, какой из путей — правильный?

Столько вопросов… А самое классное, что за ответами не нужно будет лезть в мировую паутину. Хотя врачи Стивену разрешили сидеть за компьютером и пользоваться мобильным телефоном, только строго ограниченное время, не больше двух часов в день. Та сложная электронная хрень больше не торчит в его позвоночнике — её убрали на третий день после той ночи, когда Стивен не спрыгнул с крыши реабилитационного центра.

Потому что именно на тот самый третий день на его неподвижных бёдрах проступили продольные лиловые синяки. Следы от удара об острый край парапета.

Что-то сместилось в повреждённом позвоночнике и какой-то из перебитых нервов снова заработал. И кровь по сосудам ног уже не надо подгонять насильно.

Наступит день, сказал индеец Абу, и его ноги оживут.

Чтобы идти по верной дороге.

Это хорошо.

И будет ещё лучше, если по той дороге с ним вместе, хотя бы не очень долго, будет идти Бен.

Пусть не очень долго. Но с ним Стивен точно не будет бояться снова свернуть куда-нибудь не туда.

Ler-chan, , Anel_ko

Источник